Есть ли жизнь на «дне»: проблема экономики теперь уже не в глубине падения, а в длительности кризиса. Внутренняя логика его развития подсказывает, что нам еще предстоит ощутить всю тяжесть жизни на «дне».
В мире давно не было кризисов подобного масштаба. Даже научными теориями в этой области уже многие центры всерьез перестали заниматься, тем более в России, где больше изучали экономику переходного периода. Неудивительно, что все забыли, как выглядит нормальный кризис.
Кризис начинается с финансового шока, потом идет промышленная рецессия, а за ней следует некоторая пауза. Именно в такой паузе мы сейчас находимся. Она связана с тем, что при падении производства предприятия оказываются ниже того, что в западной литературе называется break-even point, – уровня, на котором появляется прибыль. Откуда же ей взяться, если у вас производство рухнуло на 15–20%? Тем более что сжатие происходит очень быстро, и поначалу фирма может отреагировать на него, сократив только закупки сырья и электричества. И лишь потом она сворачивает инвестиции, сокращает прочие расходы, увольняет людей. Проходит несколько месяцев, и число компаний, сидящих без прибыли, растет, увеличивается безработица. Кризис начинает перетекать в другие части экономики, охватывая новые предприятия, отрасли, города. Мы это видим и в России: падение продаж жилья началось еще прошлым летом, автомобилей – осенью, товаров длительного пользования – в конце 2008 года и начале 2009-го. И только в феврале впервые снизились закупки продовольствия.
Возможно, мы действительно находимся очень близко к «дну» по падению промышленного производства. Но ни общество, ни правительство, похоже, еще не осознали до конца, что самым тяжелым будет не глубина спада, а длительность пребывания на «дне». «Дно» – не плоская тарелка, на нем есть «холмы», но есть и «ямы». Упадем мы еще на пару процентов или на ту же пару процентов подрастем – большого значения не имеет. Важно другое: мир еще достаточно долго – по меньшей мере полгода – будет находиться близко к «дну», вдоль которого продолжится передача отрицательных импульсов от отрасли к отрасли, с одного региона на другой.
Следовательно, сохранятся высокая безработица и низкий уровень спроса на товары и услуги – эти потери неизбежны. Ведь если, скажем, компании будут пытаться поддерживать занятость (как это рекомендуют в правительстве), им придется пойти на большее сокращение капиталовложений. А это означает задержку модернизации и инноваций, снижение спроса на металлы, продукцию машиностроения и т. д. Не исключено, что мир ждет более глубокое падение промышленного производства, хотя все надеются этого избежать.
Пока мы на «дне», жалобы реального сектора на банки, не желающие предоставлять кредиты, бесполезны. Заметьте, подобные упреки звучат повсюду, независимо от страны и способа предоставления ликвидности. Например, в США в январе на слушаниях в Сенате пытались разобраться, почему банки из полученных $176 млрд ничего не дали реальному сектору. Проблема в том, что мы имеем дело не с кризисом ликвидности, а с credit crunch – это короткий период, но очень неприятный. Можно предписать банкам увеличение кредитного портфеля на 2% каждый месяц или снизить ставку рефинансирования ЦБ – по сути это мало что изменит. Банки не понимают, кому можно давать деньги: на какой проект, под какой залог, на какой срок, по какой цене, на каких технических условиях. Они ведь отвечают перед своими вкладчиками, кредиторами и акционерами и потому не могут принимать на себя все риски.
Кризис будет в какой-то степени переливаться из реального сектора обратно в банковскую систему: по всему миру начался невозврат кредитов частными предпринимателями и мелкими фирмами. В России официальная доля «просрочки» пока невелика, но быстро растет: около 2,5% в марте против докризисной нормы менее 1%. Обычно в кризис банки начинают де-факто пролонгировать некоторые кредиты, переводя их из краткосрочных в долгосрочные, вместо того чтобы записать в невозврат. На этом погорела банковская система Казахстана, которая долгое время имитировала благополучие. У нас пока положение намного лучше: даже если реальная доля просроченных кредитов 5%, жить можно. Критической величиной будет 10%, при таком уровне банки уже не смогут функционировать нормально. Начнется ли новый банковский кризис – раньше осени мы не узнаем.
Леонид Григорьев, президент Института энергетики и финансов
